Ольга Елисеева - Нежная королева [= Хельви — королева Монсальвата]
Дело в том, что почти все корабли, курсировавшие в благодатных водах Мальдограна, как называлась северная часть Срединного моря, принадлежали жителям острова Мальдор. Этот довольно большой, каменистый и ветреный осколок суши, некогда, видимо, составлявший с материком единое целое, в незапамятные времена отчалил от материнской плиты Центральной Сальвы и погрузился в ласковые волны под сияющим солнцем.
Со времен Фаррадского завоевания на Мальдоре существовала старая хорошо укрепленная крепость Альбуфер. Возведенная на самой высокой точке острова она прикрывала собой порт с кораблями и обеспечивала фаррадцам полное господства в окрестных водах. Десять лет назад, когда гранарцы после восстания, возведшего королеву Хельви на престол, сами начали войну за освобождение своей древней родины, Альбуфер стал для них символом фаррадского владычества. Люди готовы были вплавь переправляться через залив и голыми руками штурмовать крепость.
Тогда взять остров королеве помогли рыцари Золотой Розы, оставшиеся в живых после разгрома ордена. Им во владение и был отдан Мальдор на условиях признания гранарского подданства. Его дикие, но плодородные земли были разделены между бывшими братьями, вынужденными отказаться от принадлежности к прежнему союзу, а местное фаррадское население обращено в зависимых крестьян. Впрочем, таких оказалось немного. Остров в основном жил торговлей и мореплаванием. Он быстро разбогател, обзаведясь вексельными домами — старым изобретением ордена Розы.
Даже отказавшись от братства, мальдорские дворяне держались, выделяясь среди остальных гранарцев образом жизни, продолжавшим носить живые следы орденской организации. Во главе острова стоял командор, выполнявший функции губернатора. Мальдор имел множество кораблей, вел организованную торговлю и лов рыбы. Наконец, мальдорские военные суда несли службу в водах Мальдограна, охраняя гранарские земли с юга. Именно эти-то корабли и видел летом Деми. Но во время осенних штормов мальдорские корабельщики, привыкшие к старой орденской дисциплине, организованно отводили свои суда в защищенные гавани острова и оставались там до конца апреля. В течение четырех месяцев связь с Мальдором была затруднена до предела, и если королеве случалось посылать или получать оттуда какие-нибудь вести, то только с почтовыми голубями.
Деми сплюнул соленой водой на палубу и, выругавшись, побрел к люку в трюм. Он второй день не спал из-за этой адской погоды. Капитан «Хромой Молли» знал свое дело, и не ему — новичку в этих широтах — распоряжаться на борту чужого корабля. Они не утонут — это видно по лучам света, косо пробивающимся сквозь тучи, и по волне, которая в последние полчаса стала более пологой — и на том спасибо. Рецидив лихорадки консорт себе все равно уже заработал вечно мокрой одеждой на продувном ветру.
Спустившись в трюм, где из-за затекающих сверху струй вода под ногами хлюпала едва ли не также, как на палубе, Харвей, не раздеваясь, лег на жесткие нары, закрылся с головой сырым одеялом и застыл. Это нельзя было назвать сном, но время от времени он погружался в короткие дремотные видения, из которых выныривал с каждым следующим толчком то головой, то ногами о стенки своего скорбного ложа.
Два дня назад «хромая» посудина на глазах у потрясенных прибрежных жителей вывалила из порта Крак де Грот. Ее хмурый неразговорчивый капитан, который, как сразу понял Деми, был из контрабандистов. Алчность заставила его взять деньги, хотя разум говорил, что в море выходить нельзя.
Харвей тоже еще не лишился головы. Но было обстоятельство, забросившее его — консорта Гранара — так далеко от столицы, на палубу почти пиратского корабля, взявшего курс на Мальдор.
Еще неделю назад Деми казалось, что самая страшная опасность в стране грозит лично ему. Свет клином сошелся на проклятом Свище. Смерть врага решала все. Но на поверку вышло иначе — гибель прокурора разверзла под ногами гранарских властей адовы глубины и, уже чувствуя горячее дыхание преисподней, никто толком не мог пока сказать, откуда последует удар.
Вид злополучной саламандры в треугольнике произвел на королеву такое сильное впечатление, что подхватившая свою хозяйку в покоях под белые руки Тетсинда несколько дней всерьез опасалась выкидыша. Впрочем, сейчас это были бы уже преждевременные роды, грозившие жизни и матери, и малыша. Напрасно добрая Тетси уговаривала Харвея не волноваться так сильно. Случается, семимесячные дети выживают и даже растут потом сильными и крепкими малышами. Третий внук камеристки — семимесячный. И ничего.
— А что случилось с женой твоего сына? — оборвал чрезмерно бодрые излияния Тетсинды консорт.
Та умолкла и виновато опустила голову. Мать малыша умерла от родильной горячки. Не гоже было сейчас сообщать об этом и без того бледному мужу госпожи. Хорошо еще, что Дерлока нет во дворце, подумала камеристка. Вот кто живыми не слез бы со слуг: почему не уберегли хозяйку! Стоило Хельви порезать палец или подхватить насморк, как Босуорт терял голову от панического ужаса и готов был всех вокруг обвинить в государственной измене. Тетсинда считала, что в глубине души этот громадный горец относится к Хельви, как к своему маленькому ребенку, и позволяет ей вертеть собой именно так, как балованные дети вертят родителями. Дерлоку же, по глубокому убеждению мудрой камеристки, самому нужна была нянька. И не занятой делами королеве выполнять эту роль.
Старая служанка с одобрением смотрела на Харвея, молча сидевшего у изголовья кровати жены. Он старался держаться как можно спокойнее. «Правильно, — похвалила про себя Тетсинда, — не зачем ее баловать». Харвей принес с собой в спальню королевы бумаги и отвлекал Хельви от болезни разбором дел.
Молодая женщина полулежала в постели, подперев щеку кулачком, и старалась отвечать на вопросы мужа как можно толковее. Но Деми чувствовал, что ее мысли очень далеко от их сегодняшнего разговора.
— Если тебе скучно обсуждать ставки таможенных пошлин, — мягко сказал консорт, — мы можем сделать это в другой раз. Отдохнешь?
— Я не устала. — Хельви покачала головой. — Извини, я действительно рассеяна сегодня. Если ты возьмешь решение на себя, я подпишу.
Харвей молчал несколько секунд. Ему не нравилось невнимание, даже апатия, с которой Хельви в последние дни относилась к делам. В ее суждениях слышалась странная обреченность.
— Налоговые ставки — это серьезно. — сказал Деми, откладывая лист в сторону. — Что с тобой, Хельви? Я не могу решить без тебя.
Он видел, как ее брови надломились грустно и чуть насмешливо.
